Глава 1
— Господи святы! — неистово крестилась древняя, согнутая почти пополам старуха, — быть беде!
Кружившая над глуховским лесом стая чёрных воронов галдела и каркала, то и дело пополняясь подлетавшими со всех сторон новобранцами. Сначала сотни, а потом и тысячи птиц, собираясь со всего света, уже закрыли собой небо, а поток прибывающих всё не иссякал.
Из домов выбежали испуганные старухи. Мелко крестясь и причитая, они с ужасом наблюдали за разрастающейся стаей рассерженных, зловещих птиц.
— А ведь я им говорила, я их предупреждала… — шептала Семёновна, — что же они наделали, что же теперь будет…
Когда в Глухово впервые появился один из тех, кто обосновался в лесу, местные старухи сразу поняли, что это добром не кончится.
Высокий, белозубый мужчина в ярком, невиданном в этих местах рабочем комбинезоне, появился в деревне, надеясь прикупить парного молока да свежих огурцов с местных огородов, а заодно и разведать, есть ли в посёлке молодые женщины, не сильно обременённые моральными принципами. Но его постигло полное разочарование. Шагая по единственной улице, он напрасно заглядывал за облезлые штакетники и покосившиеся заборы в надежде увидеть хоть одно свежее личико. Но посёлок Глухово, видимо, не зря получил своё название: заросшие сорняком пустынные дворы, потемневшие от времени и непогоды деревянные домишки, пара загулявших куриц и цепные мелкорослые псы, вот и всё, что он смог увидеть.
Пройдя улицу до конца и не встретив ни одной живой души, Лёха, а именно так звали новоприбывшего, совсем приуныл.
«Ну и дыра, — разочарованно подумал он, — вымерли они тут, что ли, все?»
Тяжело вздохнув, он развернулся и отправился обратно. Настроение было испорчено. По контракту ему здесь придётся торчать не менее полугода, и, как ни грустно было это признать, но это время ему, видимо, придётся жить как монаху, полностью посвятив себя труду и воздержанию.
«Эх, просилась же Юлька со мной, надо было её с собой прихватить. Поселил бы здесь у какой-нибудь старухи и жил бы себе припеваючи. Так нет же, идиот, понадеялся, что найду себе здесь какую-нибудь новую кралю. Вот и сиди теперь, Лёха, просветляйся…»
До конца улицы оставалось всего пара домов, когда он, наконец, приметил выглядывающую из-за зелёного штакетника тщедушную старушку. Из-под белого платочка на него смотрели горящие любопытством глазки, утонувшие в глубоких морщинах.
— Здравствуйте! — обрадовался Лёха, — А я уже думал, что в деревне никто не живёт.
— Здравствуй, милок, — приветливо кивнула местная жительница, — это откуда же в наши края такого красавца занесло?
Лёха ухмыльнулся и подошёл поближе.
— Да вот на работу к вам приехал.
Надбровные дуги старушки, давно лишённые хоть каког-нибудь намёка на волосяной покров, удивлённо приподнялись. Когда-то карие, а сейчас желтоватые глаза загорелись нестерпимым любопытством.
— На работу? — воскликнула она, — Это куда же?
Парень неопределённо махнул рукой в сторону леса:
— Да так, строить будем… — и, желая предотвратить поток новых вопросов, спросил: — Я вот хотел узнать, нельзя ли здесь у кого-нибудь парного молочка прикупить?
— Молочка хочешь? — всплеснула руками старушка и, решив не упускать возможности выведать у этого приезжего побольше информации, распахнула калитку, приглашая незнакомца зайти, — Дык, заходи, я тебя угощу.
— Правда, что ли? — удивился парень неожиданному гостеприимству. — Не боитесь чужого человека в дом пускать?
— А чего мне тебя бояться? — хмыкнула она, — Красть-то у меня нечего, а чего ещё опасаться в мои-то годы? Была б помоложе, может, и остереглась бы сплетен да разговоров, а сейчас… — нетерпеливо махнув рукой, она отступила в сторону, пропуская зазванного гостя, — Давай заходи. Молочка попьёшь, побалакаем. У нас тут пришлые-то редко бывают, расскажешь, что там в мире творится.
Немного поколебавшись, Лёха зашёл во двор. Увидев, что гость принял её приглашение и готов удовлетворить разгоревшееся любопытство, хозяйка, прихрамывая, засеменила к небольшой, полуразвалившейся летней кухне.
— Звать-то тебя как? — обернулась она.
— Алексей, друзья Лёхой зовут, — ответил он, пробираясь по узкой тропинке через заросший бурьяном двор, — а вас как?
— Меня — Семёновна. Давай, заходь, присаживайся, чай, в ногах правды нет, — показала она на табурет, стоявший возле стола, накрытого вытертой до основания клеёнкой, — сейчас утреннего молочка тебе налью.
Шагая к указанному месту, Лёхе пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой об низкий белённый известью потолок. Маленькие запылённые окна плохо пропускали дневной свет, и небольшое полутёмное помещение выглядело довольно уныло и запущенно: паутина в углах, еле живые, щербатые тарелки, стоящие стопкой на засаленной, потемневшей полке, колченогая табуретка, садясь на которую он чуть не упал.
Когда-то украшением этой кухни была блиставшая белизной большая русская печь, но и она, давно небелёная и покрытая застарелой копотью, больше не радовала глаз, а лишь хмуро сутулилась в своём углу,
«Да уж, тяжело, наверное, такой старушке-то здесь одной», — озираясь вокруг, подумал Лёха.
Выйдя из небольшой кладовки с кувшином молока, Семёновна торжественно водрузила его на стол. Взяв с полки стакан, покрытый подозрительными разводами, щедро наполнила его до самых краёв и пододвинула поближе к гостю.
— Держи, парень! Ты, наверное, такого молока давно не пил.
От Лёхиного внимания не ускользнула сомнительная чистота посуды, из которой ему предлагалось испить молока, но немного поколебавшись и не желая обижать старую женщину, он решительно взял стакан и сделал осторожный глоток.
— Какое-то странное молоко, — чуть ли не брезгливо скривился он.
— Чем же странное? — всполошилась хозяйка, — Самое наилучшее, ты хоть кого спроси. У моей Чернушки молоко вкусное, жирное. Она хоть коза и вздорная, норовистая, но своё дело хорошо знает…
— Коза? Так это козье молоко?
— Конечно, — кивнула она.
— А-а-а… А я-то думаю, что за привкус… А коровьего у вас нет?
— Где же я тебе его возьму? — вздохнула Семёновна, — у нас в Глухово последнюю корову на мясо пустили лет десять назад. Знатная была бурёнка…
— И что? После этого никто коров не заводил?
— Нет, — отрицательно затрясла головой старушка, — некому у нас коров-то держать, старухи одни остались. Силы уже не те, с козою ещё справимся и прокормим, а корову…
— Ясно, жаль… — вздохнул Лёха.
— А ты не привередничай, пей. Это с непривычки оно тебе не понравилось, а на самом-то деле козье молоко ещё полезнее. Пей, привыкнешь, тебе коровье-то потом водой покажется.
— Ну не знаю, — протянул гость, но, взяв стакан, сделал один глоток, затем другой.
— Вот и добре, — одобрительно кивнула Семёновна, — а теперь расскажи, что ты строить в наших глухих краях собираешься.
— Эх, бабка, — вытирая ладонью губы, ответил он, — скоро у вас тут жизнь-то изменится. Свезло вам!
— Чем же свезло? — подозрительно нахмурившись, спросила старушка.
— Купил ваш лес один очень богатый человек, собирается здесь элитную охотничью базу строить. Я картинки видел, там такие домины! Всё под старину, но с современными удобствами. Будут к вам в глухомань чиновники да разные шишки на отдых приезжать. Заживёте… Лес почистят, дорогу построят, глядишь и супермаркет сделают.
От такой новости у Семёновны дыхание перехватило, глаза расширились, руки задрожали.
— Какой такой супермаркет?
— Супермаркет — это такой большой магазин, чего там только нет, — начал терпеливо объяснять деревенской жительнице Лёха, — но насчёт супермаркета, может, я и загнул. А вот то, что дорога будет хорошая, это точно. По вашей же сейчас пока проедешь, без колёс останешься, а если дожди? А асфальт проложат, катись с ветерком и в ус не дуй.
Семёновна схватила за рукав размечтавшегося гостя:
— Нет, ты погоди объясни по-человечески.
— А чего объяснять? Я, честно говоря, всех подробностей не знаю, моё дело маленькое. Нас бригадой десять человек закинули, будем пока жилые вагончики строить, потом геодезисты приедут, все разметят, потом технику нагонят и пошла веселуха.
— Нельзя этот лес трогать! — выпрямившись, сурово произнесла Семёновна.
Услышав металлические нотки неожиданно прозвучавшие в дребезжащем доселе голосе, Лёха удивлённо посмотрел в лицо старушки.
— А его никто вырубать и не собирается, — чуть ли не извиняясь, ответил он, — немного почистят, прорубят просеки, построят дома для гостей.
— Это ведьмин лес, там они испокон века хозяйничали. Побеспокоите их души, беду накликаете и на себя и на нас.
— Ведьмы? Ты серьёзно? Ну, ты, бабка, даёшь!
Глава 2
Пришлый гость не обманул и уже через неделю жители Глухово заметили непривычную активность на дороге ведущей к ведьминому лесу. Первыми появились чёрные как гробы, сплошь затонированные внедорожники, деловито снующие туда-сюда. Вслед за ними замелькали небольшие грузовики и микроавтобусы, а уже после к самому сердцу глуховского леса начали подтягиваться огромные оранжевые трактора и другие странные, невиданные в этих местах машины с ковшами, кранами и прочим загадочным оборудованием. Новый хозяин здешних мест явно был настроен серьёзно и откладывать дело в долгий ящик не собирался.
Собираясь вечерами, местные старухи, лузгая семечки, с жаром обсуждали новости, делились друг с другом наблюдениями и с тревогой и страхом гадали, какие же последствия столь бурной деятельности их всех ожидают. В том, что они обязательно будут, никто не сомневался, ну… почти никто.
— А, может, и обойдётся, — пыталась вселить оптимизм в односельчан самая молодая жительница Глухово шестидесятилетняя Василиса, прожившая в городе с десяток лет, — четыре года уже с тех пор, как старая Прасковья померла, а молодая ведьма подалась в Москву, живём как люди. А других ведьм тут и нету.
— Дура ты, Василиса, — хмуро зыркнула на неё высокая и крепкая, как дуб, Макеевна, — живых ведьм может и нет, а души их до сих пор здесь обитают. Мы просто их не трогаем и они нас, делить-то нам нечего. А если эти городские их достанут, ждать беды…
— А как же они их достанут? — не унималась молодуха.
— Доберутся до кладбища, начнут там копать, кости потревожат вот и… — великанша махнула досадливо рукой.
Старухи все разом как одна, горестно вздохнули. Только Василиса явно не желала сдаваться и впадать в уныние:
— Я слышала об этом древнем кладбище. Говорят, что ему тысяча лет и там похоронены все ведьмы наших мест, спрятано оно от чужого глаза и найти его нелегко. Можно рядом ходить и не заметить. Все про него только говорят, а хоть кто-нибудь, когда-нибудь его видел? Может, враки это всё, про кладбище-то?
— Прокопий его видел, так что не враки, — буркнула Макеевна, — жуткое место в самой глубине леса, окружённое такими густыми елями, что ни человек, ни зверь туда пробраться не может.
— А как же тогда Прокопий смог его увидеть? — блеснула глазом Василиса.
— Его туда Анфиска свела.
— Это какая такая Анфиска? Это не та ли, что на кладбище уже пятьдесят лет шарахается и которую, никто кроме Прокопия не видел? — в голосе Василисы слышалась откровенная насмешка.
Макеевна не стала ничего отвечать на такую дерзость, а лишь сердить сплюнула и направилась прочь, к своему дому. Довольная одержанной победой, Василиса окинула взглядом оставшихся старух, желая убедиться в том, что те не пропустили её звёздный момент в их с Макеевной многолетней вражде. Но увидев испуганные лица, поднятые вверх, почувствовала вдруг пробежавший по спине холодок, и тоже посмотрела в залитое кровавым закатом небо.
Со всех сторон к глуховскому лесу летели сотни чёрных, крупных птиц. Собираясь в огромную, зловеще шевелящуюся стаю, они парили над деревьями, галдя и каркая, и как будто чего-то ждали.
— Господи святы! — неистово закрестились старухи.
— Вот, похоже, и добрались до кладбища! — без малейшего торжества от сознания своей правоты, выдохнула Макеевна, вернувшись к собравшимся. — Теперь только держитесь, бабоньки… Рассерженные духи это вам не живая ведьма, которую можно скинуть в яму и накрыть осиновой бороной. Духов ничем не удержишь и никак не остановишь…
***
— Лёха, ты глянь, сколько их! — наблюдая за галдящей стаей, Славка отложил в сторону ложку, — никогда столько ворон не видел. Откуда они все взялись?
— Да уж, их тут не меньше тысячи, — пробормотал тот и предусмотрительно спрятался под развесистый куст, — ты бы шёл сюда, а то кто его знает, что им взбредёт в голову.
— Да что они мне сделают? — хмыкнул Славка. — Это же птицы!
— И что? Думаешь, они не опасны? Я с Юлькой фильм один смотрел, так там стая была гораздо меньше, а как начали пикировать на тёлку, так заклевали насмерть. Так что лучше поостеречься.
— Мало ли что в кино снимут! Ерунда это все. Ты давай доедай и начнём, нам бы до вечера успеть пару-тройку этих ёлок спилить. Ну и здоровущие, никогда таких не видел.
Лёха с тоской окинул взглядом густо растущие толстенные ели, которые им предстояло сегодня начать валить. Деревья росли настолько близко друг к другу, их ветви настолько плотно переплелись, что они казались одним большим организмом, неделимым и почему-то живым.
— Никогда не видел, чтобы деревья так близко друг к другу росли, Даже не знаю с чего начать.
— Да, работы тут немало, но и платят не хило, так что не боись, справимся.
Лёха снова задрал голову, птиц стало ещё больше. Они кружили над ними и, казалось, выбирали момент, чтобы напасть. Мужчина невольно передёрнул плечами.
— Не нравится мне всё это, какое-то плохое предчувствие.
— Никогда бы не подумал, что ты такой чувствительный, — усмехнулся Славка, закуривая сигарету, — ты же не веришь в эту чушь? Мало ли что там бабка тебе сказала… Ведьмин лес… Надо же такое придумать! Они тут в глуши всё суеверные, не бери в голову. Или ты, действительно, ей поверил?
— Да нет, конечно, — поспешно ответил тот, — но эти ели, как живые, и птицы… Я, вообще, не понимаю, чего Михалыч к этим елям прицепился, как будто других мест в лесу нет. Вон он какой огромный, где хочешь, там и стройся, так нет, нужно именно здесь.
— Так ему план нарисовали, где, что будет, вот он и действует. Чего ты на него бочку катишь? Он же тоже подневольный, как и мы, что сказали, то и делает. Ладно, хватит болтать, пора за дело. Наверное, давай с веток начнём. Надо их хотя бы снизу обрубить, иначе до ствола не доберёшься. Потом подпилим и куда она, родимая денется.
Взяв бензопилу, Славка бодрым шагом направился к приговорённым елям. Рокот запущенного мотора взорвал настоявшуюся тишину старого леса, веками не слышавшего ничего, кроме пения птиц, призывного бормотания красавца тетерева или рёва ополоумевшего от любви сохатого. Этот резкий, бьющий по барабанным перепонкам звук, был здесь неуместен и чужд.
Лёха понял это каким-то седьмым чувством и неосознанно, как вор, боящийся, что его застанут врасплох, стал опасливо озираться вокруг. Посмотрев вверх, он увидел, как стая воронов, а это были именно они, застыла вдруг неподвижно в воздухе, паря и не издавая ни звука.
«Как они не падают? — промелькнуло в голове, — по всем законам физики они должны были бы свалиться на землю. Что за чертовщина?»
От этих размышлений его отвлёк отчаянный крик приятеля:
— Вот же чёрт! Чёрт!
Кинувшись к упавшему на землю Славке, Лёха ещё издали увидел кровь, хлеставшую фонтаном из его бедренной артерии.
— Господи, как тебя угораздило?
На ходу стянув с себя рубашку, он прижал её одной рукой к ране, а другой попытался расстегнуть ремень, чтобы сделать жгут. Пальцы тряслись, тугая пряжка не желала подчиняться.
— Славка, держи крепко, прижми! Слышишь? — с тревогой глядя в белеющее прямо на глазах лицо, он прижал руку теряющего сознание приятеля к промокшей насквозь рубашке, а сам быстро расстегнул ремень и, сделав петлю, затянул её выше раны как можно туже.
— Всё будет хорошо, держись! Не отключайся, только не отключайся! Эй!
Схватив закатившего глаза Славку за плечи, он отчаянного его затряс, пытаясь вернуть в сознательное состояние, но тот, придя в себя лишь на несколько секунд, пробормотал что-то немеющим языком и закрыл глаза уже навсегда.
Не в силах поверить в случившееся, Лёха ещё некоторое время держал в руках остывающее тело, боясь отпустить, оставить в покое, и, в конце концов, признать страшную реальность.
— Славка! Славка!
Насытившись кровавым зрелищем, стая чёрных воронов, сварливо каркая и хохоча, вновь закружила над старыми елями ведьминого леса.
Глава 3
Чёрный «гелендваген», неспешно переваливаясь по кочкам, въехал на поляну, на которой теснилось несколько строительных вагончиков. При виде прибывшего начальства из самого большого вагончика, выполнявшего функцию передвижного офиса, выбежал худощавый мужчина средних лет в холщовой кепке и поспешил к машине.
— Евгений Глебович, наконец-то, — чуть ли не кланяясь в пояс, суетился он, открывая дверцу.
С трудом удержавшись, чтобы не поддержать под локоток выходящего из машины одутловатого мужчину с неестественно красным лицом, он предупредительно отскочил в сторону, давая тому пройти.
— Уф, ну и жарища, — тяжело отдуваясь и вытирая рукавом пот с лица, проворчал тот.
— Может кофейку или водички? — с тревогой глядя на недовольное лицо, предложил Михалыч. — Пройдёмте в офис.
Недовольно косясь на выползающих из вагончиков рабочих, он торопливо засеменил вперёд, то и дело оглядываясь на идущего сзади начальника.
— Почему не работаете? — ворчливо спросил тот, хмуро оглядывая бездельничающих в разгар рабочего дня работников.
Один из парней открыл было рот, но увидев показанный ему исподтишка кулак прораба, подумал немного и смолчал. Зыркнув для острастки на всех остальных, Михалыч распахнул дверь:
— Прошу вас, Евгений Глебович!
Зайдя внутрь, важная персона, утомлённая дорогой и жарой, озадаченно оглянулась в поисках достойного для себя седалища. Но довольно убогий интерьер строительного вагончика не мог ему предложить ничего, кроме пары табуреток и самого обычного, дешёвого офисного кресла на колесиках, которое явно не было рассчитано на подобные габариты. Разочарованно вздохнув, Евгений Глебович после некоторых сомнений всё-таки предпочёл хлипкое с виду, но всё же кресло. Приняв в свои хрупкие объятия столь внушительный груз, оно жалобно охнуло, что-то в нём хрустнуло, сиденье стремительно опустилось на самый нижний, доступный ему рубеж и вот уже величественный муж обнаружил себя лежащим на полу в совсем не полагающейся своему статусу позе.
Испуганный Михалыч беспомощно взирал сверху вниз на своего благодетеля и работодателя.
— Господи, простите, — придя, наконец, в себя, он протянул тому руку, предлагая помощь.
Помощь была принята, но разница в весовой категории сыграла свою зловещую роль, и вот уже мелкорослый прораб, готовый сгореть со стыда и неловкости, барахтается сверху, пытаясь как можно быстрее сползти с царственной туши, на которую упал.
Привлечённые шумом, в окно с улицы заглянули изнывающие от безделья и любопытства рабочие. Увидев поверженного титана и покрасневшего как рак, прораба, свившихся в замысловатый клубок, один из них насмешливо присвистнул. Другой же, обладая добрым сердцем, кинулся было на подмогу, но был тут же изгнан смущёнными участниками инцидента.
Проверив рукой на прочность легкомысленно отвергнутую поначалу табуретку, Евгений Глебович не без предосторожностей уселся на неё и, стараясь не смотреть в глаза невольному свидетелю своего позора, глухо спросил:
— Воды налей и давай рассказывай, что у вас тут творится.
Пока начальник опустошал протянутый стакан, Михалыч топтался напротив, не решаясь присесть на вторую табуретку.
«Что за невезуха, прямо проклятье какое-то! Мало проблем, так ещё это дурацкое кресло окончательно ему настроение испортило. Вон насупился как, в глаза не смотрит. Как с ним говорить?»
А разговор предстоял неприятный, с непредвиденными последствиями. Больше всего Михалыч боялся потерять эту работу, ведь не всем так везёт и не всегда. А ему свезло, один раз в жизни свезло, и тут такое… Сначала Потапов сам себя бензопилой укокошил, пусть земля ему будет пухом, потом Гаврилов руку оттяпал, а теперь и остальные взбунтовались… прямо проклятье какое-то. Выгонят его, и все дела, незаменимых у нас нет…
— Ну, что молчишь? — вернув стакан, строго спросил Евгений Глебович. — Ты где таких косоруких работников набрал? За два дня один насмерть, другой инвалид, что у тебя тут происходит?
— Да не знаю я, как так получилось, — мямлил прораб, — ребята хорошие, профессионалы, я с ними давно работаю.
— Но как такое возможно? Ладно, один недотёпа… Предположим, пила сорвалась, выскочила из рук или что там случилось, но чтобы на следующий день и второй руку сам себе отпилил… Это уже чересчур! Свидетели были? Что говорят?
— Про Славку, то есть Потапова, не знаю. Сомов говорит, что не видел, как тот себе артерию-то порезал, он как раз в этот момент на небо смотрел, услышал только как тот кричит…
— На небо смотрел? — перебил его Евгений Глебович, — Мечтатель, что ли? Тогда всё понятно.
— Да нет, что вы… Воронья тут много, они здесь третий день кружат. Сами посмотрите, как раз над тем местом.
Посмотрев в указанном прорабом направлении, тот увидел в окно огромную чёрную стаю, нависшую над одним из участков леса.
— Ого, как много… Это как раз там?
— Ну да, — кивнул прораб, — именно там. И никуда не улетают, так и торчат, как привязанные.
— Может, у них там гнёзда, дети… то есть птенцы?
— Не знаю… Их больно много.
— Мда… Никогда столько ворон не видел. Ладно, Сомов на птиц смотрел, а что второй, как его… тот, что руку себе отрезал. Его напарник тоже природой любовался?
— Да нет, — вздохнул Михалыч, — там как раз всё произошло на глазах у Сомова. Говорит, на Гаврилова как будто затмение какое нашло, начал пилить сук, в одной руке пила, другой о дерево опирается и вдруг… — представив произошедшее, прораб нервно сглотнул, — а потом вдруг сам себе эту руку и отпилил. Кровища хлещет, сам бледный, а пока не срезал начисто, пилу не убрал. Потом только заорал.
— Мда… прямо мистика какая-то, — вздохнул начальник, — сам себе… Что же получается и в первом и во втором случае на месте происшествия присутствовал этот Сомов?
— Ну да, — кивнул прораб, — досталось парню.
— А поговорить с ним можно?
Михалыч нерешительно затоптался.
— Даже не знаю, он немного не в себе, заперли мы его, чтобы народ не булгачил.
— Что значит «не в себе»? — насторожился Евгений Глебович.
— Ну… в шоке он. Можно понять, два дня подряд такое видеть… Ну и… несёт всякую чушь, про ведьм чего-то бормочет, говорит, что надо сматывать отсюда, а то все тут умрём. Похоже, умом тронулся парень.
— Хм… А сегодня кто на этом участке работает?
Прораб посмотрел ему прямо в глаза и, набравшись храбрости, ответил:
— Никто. Все наотрез отказываются туда идти и…
— Что «и»?
— Некоторые попросили расчёт, хотят уехать.
— Расчёт? — искренне удивился Евгений Глебович и, вскочив на ноги, гневно забегал по кабинету: — Да у нас был такой отбор в эти бригады, по двадцать человек на вакансию! Они что о себе возомнили? Пусть катятся! Пусть пишут заявление, завтра пришлю тебе бухгалтера, она рассчитает всех! Работать они не хотят! Неустойку за срыв контракта каждому предъявим, они нам ещё должны будут! А через неделю я тебе новых привезу.
— Какую неустойку? В договоре о никакой неустойке не говорилось.
— Ты, значит, меленькие буквочки тоже не читаешь? — усмехнулся разошедшийся начальник. — Ну-ну, поинтересуйся, и пусть эти олухи тоже почитают, может охолонут немного.
Распахнув дверь, он выбежал из вагончика и направился к своей машине, Михалыч поспешил за ним.
— Евгений Глебович, может, я ещё с ними переговорю, успокою…
— Как знаешь, — захлопывая за собою дверь, ответил Евгений Глебович, — сутки тебе даю на разговоры, а потом всё, всех вон! У нас сроки поджимают, так что не до сантиментов.
Тронув водителя за плечо, он дал тому сигнал к отбытию. Мощный двигатель утробно зарокотал, Михалыч еле успел убрать ногу из-под огромного колеса разворачивающегося джипа.
«Мда, вот попал…» — сокрушённо думал он, провожая глазами удаляющуюся машину.
Глава 4
Михалыч поговорил с рабочими, успокоил как мог, и ему удалось уговорить остаться тех, чья работа не была связана с валкой леса. Но группа арбористов из оставшихся шести человек наотрез отказались работать на этом участке.
Справка: Арборист — специалист по обрезке и спиливанию деревьев с альпинистской подготовкой или гидравлическим подъемником.
Испуганных рабочих в желании покинуть зловещее место не остановила даже довольная крупная неустойка, которую они обязаны будут выплатить компании за срыв контракта. Пятеро уехали, а Сомов остался. Несмотря на то, что он был напуган больше всех, Лёха объявил, что готов продолжить работу, попросив лишь перевести его на другой участок, где подобной чертовщины не наблюдалось.
Его решение удивило прораба, и он не удержался от вопроса:
— Я, конечно, рад, что ты остаёшься, но ты же больше всех кричал и возмущался. Почему же передумал?
Немного помявшись и не глядя Михалычу в глаза, Лёха ответил:
— Ипотека у меня, да и свадьба скоро, так что деваться некуда,
Через четыре дня приехала новая партия пильщиков деревьев. Весело гомоня, они заселили выделенный им вагончик и, отобедав, изъявили готовность приступить к работе. Михалыч был рад подобному энтузиазму. Он сам сопроводил новичков на участок, решив остаться, и если, не дай бог, странное членовредительство снова повторится, увидеть всё собственными глазами и даже снять на камеру, чтобы потом предъявить начальству.
Четверо молодых мужчин, ничего не подозревавших о своём участие в эксперименте, бросили сумки с пока ненужным ещё снаряжением и вооружились бензопилами. Распределившись по кромке еловой чащобы, они намеривались сначала убрать нижние ветви, а уже потом приступить к спиливанию самих деревьев. Михалыч, предусмотрительно стоя на отдалении, включил камеру и поднял голову вверх. Чёрная туча воронов, зависшая нал лесом, замерла в молчаливом ожидании.
Прораб, не веривший до сих пор ни в чёрта, ни в беса, вдруг почувствовал, как его сердце тревожно забилось, а к горлу подкатил колючий ком. Руки, держащие включённую камеру, мгновенно вспотели.
— Стойте! — неожиданно для себя выкрикнул он, — отставить!
Трое оглянулись и убрали руки с рукоятки стартера, но четвёртый, стоявший дальше всех, то ли не услышал команды, то ли не понял. Резкий рывок, нарастающий рёв мотора и бензопила готова к действию. Сделав решительный шаг к ближайшей огромной ели, он вдруг остановился. Постояв пару секунд, развернулся и направился к стоявшему невдалеке товарищу. Тот, находясь к нему спиной, даже не успел ничего понять или испугаться. Срезанная пилой голова, упав с плеч, покатилась по земле, подскакивая как футбольный мяч. Затем с небольшой задержкой рухнуло мешком и обезглавленное тело.
Михалыч, разинув рот и не в силах сдвинуться с места, с ужасом наблюдал за тем, как, покончив с одним приятелем, парень с пилой направился к следующему. Но тот, ставший свидетелем кровавой расправы, кинулся от него наутёк.
— Братва! Спасайся!
Рабочие бросились врассыпную. Сделав несколько шагов вслед за ними, убийца остановился. В его глазах появилась отсутствующая до сих пор осмысленность. С ужасом он посмотрел на свой забрызганный кровью комбинезон и на всё ещё жадно рычащую пилу. Затем, оглянувшись на распластанное на земле безголовое тело, в ужасе откинул в сторону ненасытное орудие. Ноги его подкосились, и он рухнул на колени.
— Что это, господи? — плаксиво пролепетал он, глядя на свои окровавленные руки. — Что я наделал?
Отбежавшие в сторону рабочие недоумённо переглянулись. Никто из них пока ещё не решался подойти к коленопреклонённому товарищу. Наконец, один из них решился. Медленно, не спуская с безумца глаз, и готовый в любую минуту спастись бегством, он подошёл прежде всего к рычащей бензопиле и, заглушив мотор, отнёс её подальше.
Стоящий на коленях мужчина, размазывая по щекам слёзы, смешанные с кровью, даже этого не заметил. Находясь в шоке, он всё так же с недоумением и ужасом рассматривал свои руки и даже не смог бы заметить спускающуюся прямо на него снежную лавину.
— Эй, — тронул его смельчак за плечо, — ты в порядке?
Тот поднял на него взгляд загнанного в западню зверя:
— Тёмыч, как же так? Я не понимаю… Что же теперь будет?
Тому оставалось только беспомощно пожать плечами.
***
Вернувшись на базу, Михалыч запёрся в офисе. Достав из сейфа припрятанную для важных гостей бутылку водки, он налил себе целый стакан и вылил в себя, не оставив и капли. Давно забытое тепло побежало по телу, голова приятно закружилась. За десять лет трезвой как стёклышко, жизни он уже и забыл каково это. Немного посомневавшись, налил ещё и, выпив половину, отставил стакан в сторону и погрузился в размышления.
Сомов был прав, с этим лесом что-то нечисто. Ведьмы или сам чёрт с рогами, это и неважно, главное, что люди сходят с ума и гибнут ни за грош, и это никакая не случайность. Он сам сегодня всё видел своими глазами. Больше он туда ни ногой и никого из ребят к этому еловому лесу близко не подпустит. Хватит уже трупов. Убираться нужно отсюда, пока живой. Жаль, конечно, хотел подзаработать, квартирку купить, но бог с ним. Жил всю жизнь в коммуналке и ещё поживёт.
Надо ехать в контору и увольняться всей бригадой, ничего не поделаешь. А насчёт неустойки, так шиш вам. Он заснял всё, что творится в этом лесу. Пригрозить оглаской и пошли они все лесом.
Взяв камеру, он включил воспроизведение, чтобы посмотреть, что ему удалось заснять. Оператор из него, конечно, аховый, да и кто бы смог, видя такое, удержать камеру твёрдой рукой. Кадры тряслись, метались из стороны в сторону, но то, как этот несчастный Масленников снёс голову бензопилой Карпову, слава богу, попало в кадр.
Достав ноутбук, он перекинул запись на жёсткий диск, а потом отправил сам себе с одной электронной почты на другую.
«Вот так, — удовлетворённо подумал он, — даже если у меня отберут камеру, копия записи останется».
Положив ноутбук в сумку и покидав в неё же оставшиеся вещи, он достал телефон.
«Сейчас позвоню этому борову, поговорю с ребятами и ходу отсюда».
Услышав о новой жертве глуховского леса, Евгений Глебович сразу снизил взятый им поначалу снисходительный и высокомерный тон. Находясь под впечатлением от новости, он смиренно принял известие о том, что Михалыч вместе с бригадой увольняются подчистую.
Перепуганные рабочие, выслушав предложение прораба о поголовном увольнении и отъезде из этого дьявольского леса, согласились сразу. Никто не был готов рисковать ради хоть и приличного, но не стоившего жизни заработка.
Когда к вечеру на базу приехали присланные Глебычем микроавтобусы, никто не заставил себя ждать и, погрузив тело несчастного Карпова, рабочие во главе с прорабом попрыгали в машины, чтобы без всяких сожалений покинуть это проклятое место. Все, кроме Лёхи, который вдруг выразил желание остаться, чтобы присмотреть за брошенным имуществом, а заодно и дождаться новой партии рабочих. Увольняться он не собирался. Не смевший об этом никого просить Михалыч был удивлён подобным решением и даже пытался того отговорить, но Сомов был непреклонен.
— Ипотека… — то и дело повторял он.
Пожав недоумённо плечами, Михалыч вздохнул, залез в автобус и покинул базу. Проводив автобусы глазами, Лёха вернулся в лагерь и, зайдя в вагончик, растянулся на своей койке.
Глава 5
На глуховский лес вновь опустилась привычная тишина. Ни рёв двигателей, ни голоса рабочих больше не нарушали покоя этих мест. Птицы, осмелев, радостно встречали рассвет переливчатыми трелями, а вечерами кукушка щедро отсчитывала долгие года всем, кто только пожелает.
Но такая благодать длилась недолго. Через пару недель кавалькада машин самых разных размеров и назначения снова нарушила тишину, наполняя чистейший воздух парами бензина, рёвом моторов и оживлёнными голосами.
Среди заселивших вагончики рабочих на этот раз не было ни арбористов, ни обычных пильщиков деревьев, но не потому, что руководство решило отказаться от вырубки строптивого участка. Как не уговаривал Евгений Глебович заказчика изменить проект и оставить в покое еловый лес, тот был непреклонен.
— Этот участок феноменальный, ты же видел аэрофотосъемку. Геометрически круглая поляна, окружённая густым ельником. Я видел эти ели, это нечто… Им же сто лет, не меньше и как густо растут, никто не проберётся, полная конфиденциальность. Крепость, построенная самой природой, никакого забора не нужно. Там у нас по плану VIP-зона. Люди будут чувствовать себя совершенно свободно и не беспокоится, что их кто-нибудь снимет на камеру. И прорубить-то всего надо узкую просеку для проезда. Из-за этого места я, собственно, всё и затеял. А ты предлагаешь от этого отказаться?
Уже влюблённый в то, чего ещё не было, заказчик наотрез отказался что-то менять. В этот проект было вложено немало финансов Влиятельные люди, оказавшие помощь в реализации проекта, тоже сделали это небескорыстно и ожидают от него благодарности за предоставленные преференции. Он душу продал, чтобы воплотить этот проект в жизнь и ему некуда отступать.
Даже два смертельных случая, загадочное членовредительство и увольнение целой бригады вместе с прорабом, не могли повлиять на это решение.
— Проект менять не будем. Подбирай людей, а просеку мы прорубим по-другому, без привлечения ручного труда. Срежем под корень и никакой тебе больше хренотени. Арендуй харвестер и все дела. Он управится за день?
Мысленно прикинув объём предстоящих работ, Евгений Глебович был вынужден признать, что одного рабочего дня для вырубки просеки для такой машины должно хватить.
— Вот и чудненько! — в голосе заказчика послышались довольные нотки. — Действуй! И помни, ты лично отвечаешь за этот участок, лично! Чтобы никакого больше членовредительства на участке, а то… — и бросил трубку.
Когда лесной комбайн приступил к работе, и еловые шестиметровые брёвна одно за другим с глухим стуком начали падать на землю, стая воронов с тоскливым карканьем взметнулась в потемневшее небо и, горестно стеная, разлетелась в разные стороны, разнося печальную весть.
Чудо-машина работала без сбоев. Обхватив лапой толстенный ствол, мгновенно подрезала могучее дерево под самый корень. Подхватив захваченную пленницу, головка харвестера стремительно срезала все ветки и ровно через шесть метров делала второй спил. Ровное, без сучков бревно падало, а лапа ползла дальше, оголяя и обрезая могучий и казавшийся несокрушимым ствол, готовя следующее бревно.
Евгений Глебович, решивший лично поприсутствовать при спиле этого заговорённого участка, не мог оторвать глаз от быстрой и слаженной работы могучей машины.
«Да уж, это тебе не наши дровосеки, — подумал он, — эти бы здесь провозились не меньше недели».
Поднявшийся ураганный ветер и сокрушительный ливень не смогли остановить чудо-машину. Огромные колёса упрямо ползли по раскисшей от дождя почве, а могучая лапа, безжалостно скашивая под корень когда-то суровых охранниц, вгрызалась всё глубже в казавшуюся непроходимой еловую стену. Одно за другим, вековые деревья падали, не в силах сопротивляться, уступая могучей, механической силе.
Когда последние упрямицы были побеждены, и в конце свежей просеки появился просвет, Евгений Глебович, забравшийся с наступлением ливня в кабину богатырской машины, с недоумением смотрел на разбросанные по заветной поляне камни.
— Мне кажется, или они, действительно, разложены здесь по какой-то системе? — спросил он у закурившего водителя харвестера.
— Похоже на кладбище, — буркнул тот.
— Вот и мне так показалось, — чувствуя себя не очень уютно, пробормотал начальник строительства, — что-то мне нехорошо. Поехали отсюда.
Достав из кармана маленькую пластиковую баночку и вытащив из неё крошечную таблетку, он положил её под язык и откинулся на спинку сидения.
— Работу принимаете? — спросил его водитель, щелчком отправляя недокуренную сигарету в щель приоткрытого окна и с тревогой поглядывая на побелевшее лицо Евгения Глебовича.
— Да-да, всё отлично, — кивнул тот, не открывая глаз, — давай на базу, там подпишем все бумаги.
Сообщение о найденном за еловым лесом загадочном кладбище ничуть не смутило заказчика.
— С чего ты взял, что это кладбище? Кто будет хоронить своих близких в такой глуши? Но даже если это и так, ведь там не кресты, а просто камни, а это значит, что кладбище совсем древнее, скорее всего, ещё дохристианское. С тех пор, как там последний раз кого-то хоронили, вырос непролазный лес и прохода на кладбище нет. Значит, не бывает там никто и претензий предъявлять некому. Если мы расчистим это поле, то вряд ли объявятся возмущённые родственники. Давай, экскаватор подгоняй и начинай уже рыть котлован.
— А вы не боитесь строить дом на месте хоть и древнего, но кладбища?
— А чего я должен бояться? Призраков? — усмехнулся тот.
— Ну, не знаю… Сомову местные бабки говорили про ведьминское кладбище, вот, наверное, это оно и есть.
— Ты веришь в ведьм?
— Да, вроде, нет, но… несчастные случаи…
— Хватит нести чушь! — повысил голос заказчик. — Кадры надо лучше подбирать! Набрали недоумков, неумёх, а мне тут про ведьм рассказываете. Прочистили же просеку, прочистили, что же твои ведьмы не вмешались?
На этот вопрос у Евгения Глебовича не было ответа.
— Вот-вот, мне от тебя нужен результат, а если ты намерен саботировать, то у нас, как ты знаешь, незаменимых нет. Всё, мне пора. Я на недельку отлучусь, на день рождения к жене в Лондон слетаю, а ты давай, работай. Приеду, доложишь.
Глава 6
В тот день, ожидая прибытия харвестера, Лёха напрасно оттирался неподалёку, надеясь улучить момент, чтобы вывести из строя лесной комбайн. Сезон был горячий и время водителя чудо-техники было расписано по часам. Поэтому прибыв на место и не задерживаясь ни на минуту, тот сразу же приступил к работе, не дав Сомову возможности даже приблизиться к своей машине.
Когда же для рытья котлована на старое кладбище пригнали экскаватор, Лёха проявил небывалую смекалку и изобретательность, чтобы получить возможность подобраться к старому трудяге.
Согласившись на чашечку чая и оставив могучую машину на полчаса без присмотра, экскаваторщик подписал ей тем самым приговор. Пару горсточек песка в масляном баке гидросистемы сделали своё дело. И вот уже застывший гигант беспомощно горбится под проливным дождём, не в силах поднять стрелу или хотя бы шевельнуть ковшом.
— Чёрт знает что такое, — пнув в сердцах огромное колесо, кричал злой, как чёрт, тракторист, — похоже, гидравлика вышла из строя. Это же сколько бабла понадобится на ремонт!
Удостоверившись, что экскаватор сегодня не сможет ничего копать, Сомов бесшумно ретировался и поспешил вернуться к работе. Новый прораб, угрюмый и неразговорчивый мужик, даже не заметил его отсутствия. Только приступив к разметке строящегося сруба, Лёха сразу же забыл о том, где был и что делал всего десять минут назад. И если бы его об этом кто-либо спросил, он с полной искренностью ответил бы, что не покидал рабочего места ни на минуту.
Подобные провалы в памяти появились у него не так давно. Став невольным свидетелем нелепых и от этого не менее страшных несчастных случаев, Лёха вспомнил разговор с глуховской старухой. Ведь она предупреждала и оказалась права. Опасения местных жителей по поводу старого кладбища оказались вполне обоснованными. Верь не верь, а без ведьм здесь явно не обошлось. Как может здоровый молодой мужик в здравом уме сам себе отрезать руку? Что бы там ни было в этом лесу, но ведьмы явно были против, чтобы здесь хозяйничали чужаки.
— Надо валить отсюда, бежать, пока живы! — делился он страшным открытием с остальными.
Кто-то посмеивался над мистической версией испуганного насмерть товарища, а кто-то, глядя в расширенные от ужаса глаза когда-то весёлого и бесшабашного парня, начал сомневаться и задумываться. Михалыч, видя, что в лагере всё больше растёт паника и страх, запер тогда Сомова от греха подальше в вагончике.
И ночью, когда лагерь спал, а богатырский храп молодых, крепких мужчин заглушал все потаённые звуки летней ночи, она пришла.
Увидев рядом с собою неизвестно откуда взявшуюся нагую, красивую женщину, Лёха даже не успел испугаться. Стоило ему посмотреть ей в лицо и встретить взгляд прекрасных глаз, страх, не успев распуститься, сник, а душу наполнило чувство такой щемящей нежности, что у грубоватого, падкого на женскую красоту Сомова перехватило дух. Не в силах оторваться от совершенного, нежно мерцающего в темноте лица, он безропотно застыл.
— Здравствуй, Алёша! — услышал он мелодичный, нежный голос.
Никто кроме матери не называл его так. Друзья звали Лёхой или Лёнчиком, девушки — Лёшей или Алексом, и только мать когда-то звала его нежно и трепетно — Алёша.
При воспоминании о матери, сердце парня ёкнуло, всплыли в памяти большие, карие глаза, закрывшиеся навсегда десять лет назад, и он, не в силах ответить на приветствие, лишь нервно сглотнул.
Женщина грустно улыбнулась, сделала шаг вперёд и обхватила ладонями его лицо. Он не почувствовал прикосновения нежных рук, лишь приятная прохлада обволокла его горящие щёки.
— Кто ты? — шёпотом спросил он.
— Не бойся, ничего не бойся… Меня зовут Анфиса.
— Какое чудесное имя…
Она не отрывала от него взгляд, и он почувствовал, что ради неё готов на всё.
— Я боюсь только того, что ты уйдёшь, — сказал он.
В больших глазах промелькнул отблеск улыбки.
— Мне пора…
Также стоя лицом к нему, она, нарушая все законы физики и здравого смысла, начала плавно от него удаляться. Лёху это совсем не смутило, как ранее его не испугал сам мерцающий облик красавицы. Глядя, как она, тая, становится всё прозрачнее, он вдруг почувствовал остро нахлынувшие одиночество и безысходность.
— Не уходи… — чуть ли не плача, крикнул он.
— Я теперь буду с тобою всегда… — ответила она и исчезла.
Несмотря на то, что Сомов был расстроен уходом Анфисы, тревога и страх ушли. В душе поселился покой и ожидание скорой встречи. Откинувшись на подушку, Лёха закрыл глаза и вновь увидел восхитительное лицо. Так он и заснул с блаженной улыбкой на губах.
Теперь он жил от ночи до ночи, от встречи до встречи. Анфиса приходила, и он забывал обо всём, время терялось, действительность утрачивала смысл, весь мир затмевало милое лицо. Сколько времени они проводили вместе, чем занимались, Лёха не знал. Иногда, проснувшись утром, он обнаруживал себя не в своём вагончике, а на какой-нибудь потаённой поляне в лесу. Как сюда попал, он не помнил, но это его не пугало и даже не настораживало. Главное, что сегодня ночью он снова увидит её. И он ждал, баюкая в памяти чудесный лик.
Забыв о доме, о своей невесте Юльке, он думал только о ней, о блистательной, недостижимой Анфисе. О том, чтобы покинуть Глуховский лес не было больше и речи. О том, чтобы жить, не видя изящного, мерцающего лица, Лёха теперь даже помыслить не мог.
Даже история с обезглавливанием не изменила его решение остаться. Откуда-то он знал, что милая Анфиса убережёт его от беды. Бригада уехала, на смену приехала другая. Подселившиеся в Лёхин вагончик новички не смогли омрачить его счастье, никто кроме него не видел призрачной красавицы. Каждую ночь она приходила и уводила его туда, куда не было ходу больше никому.
Однажды, заговорщицки прижав пальчик к губам, она толкнула дверь неизвестно откуда взявшейся избушки и, зайдя внутрь, поманила за собой. Последовав за Анфисой, Лёха увидел лежащую на постели девушку. Приблизившись, он с удивлением узнал любимые черты. Протянув руку, погладил нежную щёку. В отличие от прекрасной, но недостижимой Анфисы, кожа красавицы была вполне ощутима, хоть и холодна.
— Но как это возможно? — удивлённо воскликнул он, переводя взгляд с призрака на лежащее на кровати тело.
— Ты можешь это исправить, если, конечно, захочешь.
— Но как?
Анфиса лишь таинственно улыбнулась.
Глава 7
— Две тысячи семьсот тридцать два, две тысячи семьсот тридцать три… — ползая на коленях, Лёха выбирал из высокой травы осколки стекла, разбросанные по поляне, и складывал их в мешок от строительной смеси.
Два больших мешка, набитые доверху, уже стояли в стороне. Из шестисот шестидесяти шести тысяч шестьсот шестидесяти шести осколков Лёха с ночи собрал всего двадцать пять тысяч триста, это была всего лишь одна двадцать четвёртая от того, что нужно было найти. Работы ещё было немерено. Трудность была не только в невероятном количестве прозрачных кусочков, но и в том, что они были практически невидимы в траве. Обнаружить их можно было только на ощупь. Вот и ползал Лёха по поляне, не поднимая головы.
— Две тысячи семьсот семьдесят семь, две тысячи семьсот семьдесят восемь…
— Эй, парень, ты чего здесь потерял? — послышался сзади насмешливый мужской голос.
Боясь сбиться со счёта, Лёха лишь нетерпеливо отмахнулся: «Не мешай!»
— Две тысячи семьсот восемьдесят девять, две тысячи семьсот девяносто. Ух! — вытащив из кармана маленький блокнотик, он записал цифру, чтобы не забыть, и оглянулся.
Привалившись плечом к старой сосне и покусывая сорванную травинку, за ним наблюдал здоровенный мужик с рыжей копной на голове. В больших, тёмных глазах плескались усмешка и любопытство. Этого парня Лёха раньше не видел, во всяком случае, он точно был не из тех, кто пару дней назад приехал на злосчастный объект. Влюбившись в Анфису, Сомов хоть и ходил как в тумане, но на лица у него всегда была хорошая память. Да и одет этот крендель был не в спецовку, что выдавала строительная компания своим рабочим, а в какое деревенское тряпьё. Он явно был из местных.
— А тебе какая разница? — с вызовом спросил Лёха.
Незнакомец отличался внушительными габаритами, но от него не исходило никакой угрозы или недоброжелательства, настроен он был вполне дружелюбно.
— Да просто интересно… — выплюнул рыжий травинку и, подойдя к мешкам, стоявшим недалеко от него, заглянул внутрь. — Ого! — присвистнул он.
— Не трогай, рассыплешь! — вскочил Сомов на ноги.
Не хватало ещё, чтобы этот бугай вывалил на землю с таким трудом собранные осколки.
— Эй, охолони, — взявшись рукой за край мешка, добродушно сказал тот. — Лучше скажи, зачем собираешь?
— Тебе-то что? — не спуская глаз с его руки, спросил Лёха.
— Значит есть «что», раз спрашиваю, — лицо незнакомца стало серьёзным, цепкий взгляд ловил малейшие изменения в Лёхиной мимике.
Тот упрямо молчал. Мужик насмешливо хмыкнул и спросил:
— Это тебе Анфиска, что ли, поручение дала?
— Ты знаешь Анфису? — удивлённо спросил Сомов.
— А кто ж её тут не знает, — усмехнулся тот. — Зачем она тебе приказала осколки собрать?
— Она не сказала, — буркнул Лёха. — Просто надо собрать и всё.
— Мда… — промычал рыжий и убрал руку с мешка. — А зачем ты их считал?
— Чтобы ни одного не пропустить, — неохотно, но всё же ответил Сомов.
— И сколько их должно быть? — не отставал мужик.
В его голосе уже не было насмешки, в нём Лёха вдруг услышал тревожность и личную заинтересованность. Этот рыжий здесь явно неслучайно оказался.
— Шестьсот шестьдесят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть.
— Ого, — присвистнул тот, — хотя да, купол был большой.
— Какой купол?
— Осколки которого ты собираешь, — уклонился от ответа мужик. — И сколько ты уже собрал?
— Двадцать пять тысяч триста, хотя нет, с этими, — кивнул он на неполный мешок, стоящий возле него, — двадцать восемь тысяч девяносто.
— Да уж, тебе ещё пахать и пахать, — сочувственно вздохнул тот. — А для чего их нужно собрать, Анфиса не сказала?
Вспомнив девушку в избушке и призрачное лицо возлюбленной, Лёха озадаченно молчал, не зная, как это можно всё объяснить, да и нужно ли. Рыжий увидел его нерешительность и спросил:
— Ты девушку видел?
— Какую девушку? — подозрительно переспросил Сомов.
— Видел, значит, — вздохнул тот, — тебе Анфиса показала?
Лёха лишь молча кивнул.
— А ну-ка, проверим, — мужик сунул руку в мешок и вытащил осколок побольше. Поднеся к лицу, он посмотрел через него куда-то мимо стоящего парня.
— Ого, — обрадовано воскликнул он.
— Что там? — обернулся Лёха, но ничего кроме кустов и деревьев не увидел.
— Так не видно, — усмехнулся рыжий, — ты через стекло посмотри.
Взяв осколок из мешка, Сомов посмотрел через него туда, куда смотрел мужик. К его удивлению, на пустом доселе месте он увидел старую, поросшую мхом, избушку.
— Что за фигня, — удивлённо пробормотал он и опустил стекло.
Старый разросшийся куст шиповника, пара низкорослых сосен и высокая многолетняя трава предстали его невооружённому взору. Подняв снова осколок к глазам, он вновь увидел спрятанное от мира жилище.
— Пойдём, посмотрим, как она, — сказал мужик и, не отнимая от лица похожего на обычное стекло осколка, двинулся по направлению к избушке. Сомов поспешил за ним.
Выскочивший из дома огромный чёрный пёс, узнав рыжего мужика, завилял вдруг хвостом, выражая радость от встречи.
— Привет, Ярый! — потрепал тот его по голове. — Как вы тут?
Собака в ответ лишь прижалась боком к его ноге.
Поднявшись на пару ступенек по шаткому, прогнившему крыльцу, мужчины зашли в дом.
Прекрасная девушка, с разметавшимися по подушке белокурыми волосами, лежала на постели, как и в тот день, когда её показала Лёхе Анфиса.
Мужик подошел и сел рядом с нею на постель. Протянув руку, нежно погладил девушку по волосам.
— Привет, Энджи, давно не виделись.
— Как ты её назвал? — удивлённо переспросил Сомов.
— Энджи, — ответил тот, — её зовут Энджи.
— А я думал… — начал было Лёха, но растерянно замолчал.
— Что это Анфиса? — усмехнулся рыжий, — да, они очень похожи, но это всё-таки именно Энджи.
— Она мертва?
— Нет, она спит, но, похоже, ведьмы решили, что пора её разбудить, чтобы спасти своё кладбище. Поэтому Анфиса и попросила тебя собрать осколки купола. Вероятно, без него этого не сделать.
— А как же она спасёт кладбище?
— Энджи обладает огромной силой, она очень могущественная ведьма. Её магия столь велика, что предки решили её усыпить до тех пор, пока не подрастёт её дочь, чтобы разделить эту магию между ними.
— Ты меня разыгрываешь? — попытался вернуться в реальность Лёха.
— Ты сомневаешься в моих словах? А разве один из ваших не отпилил себе руку? А другой не снес товарищу голову бензопилой?
— А ты откуда знаешь?
— Знаю и всё, — хмыкнул тот.
— И что она сделает, когда проснётся? Мы все друг друга порубим бензопилами?
— Надеюсь, нет. Энджи девушка добрая и, скорее всего, выберет способ погуманней.
— Например?
— Ну… не знаю… Будь я ведьмаком, я бы сделал так, чтобы все имеющие отношение к этой стройке просто забыли о ней начисто и всё. И никто бы не пострадал. Но как сделает она — не знаю, — вздохнул он. — Ладно, давай вернёмся к нашим делам. Тебя, кстати, как зовут?
— Лё… Алексей.
— А меня Фёдор, — кивнул тот, — я помогу тебе собрать осколки, но одного мы недосчитаемся.
— Почему?
— Когда купол рассыпался, Анфиса сказала одному парню, чтобы он взял себе осколок, он так и сделал.
— И?
— Он и взял, и отдал его мужу Энджи.
— У неё есть муж? — разочарованно протянул Лёха.
— Да, был, — вздохнул Фёдор. — Он и обнаружил это странное свойство осколка. Два года он каждый месяц приезжал посмотреть на Энджи и удостовериться, что с нею всё в порядке, а потом…
— Что потом?
— Потом пропал. Никто не знает, где он и что с ним.
— Может, сбежал? — насмешливо спросил обнадёженный Лёха.
— Егорша? Да, ни за что, он её очень любил.
— Ну, знаешь, любил, потом разлюбил. Так бывает…
— Как бы то ни было, осколок у него, а он сам неизвестно где.
— И что же делать?
— Надо его найти. Если мы не спасём кладбище, бог знает что будет. Души мёртвых ведьм, лишённые упокоения, будут мстить. И это будет похуже, чем истории с бензопилой.
— Боюсь, что мы не успеем собрать все шестьсот тысяч осколков, тем более, если один неизвестно где. Завтра на площадку приедет новый экскаватор. Один мне, конечно, удалось вывести из строя, но выведу второй, а потом приедет третий…
— Если они перекопают кладбище, остановить месть ведьм сможет только Энджи. Не знаю как, но сможет. Мы должны её разбудить. Поэтому мы по любому соберём эти чёртовы осколки и Егоршу найдём, надеюсь, он жив. Так что за дело.
КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА
Отзывы
Отзывов пока нет.